XXVI. ЗНАЧЕНИЕ ТОРЖЕСТВА КОПЕРНИКАНСТВА

Открытие закона всемирного тяготения, являющегося синтезом земной механики Галилея и небесной механики Кеплера, дало физическое обоснование учению Коперника. Однако признание этого учения не могло не встретить весьма серьезных затруднений, так как это учение противоречило всей системе господствовавших тогда религиозных, научных, философских и астрологических взглядов.

Коперниканство опровергло астрологические воззрения, которые в той или иной форме разделяли крупнейшие умы того времени. Астрологию защищали выдающийся астроном Тихо Браге и знаменитый математик Кардан, от нее целиком не отказывались Кеплер и Френсис Бэкон. Даже такой передовой и независимый человек своего времени как Томазо Кампанелла (1568—1639), решительно боровшийся со схоластической «наукой», не был в состоянии освободиться от влияния астрологических идей. Этот мыслитель, жизнь которого не менее героична, чем жизнь Бруно, неправильно подошел к величайшему научно-философскому событию того времени — к спору об учении Коперника.

Узнав в 1610 г. в своем неаполитанском заключении о сделанных Галилеем телескопических открытиях, Кампанелла, невзирая на грозную опасность, написал великому исследователю полное восхищения письмо. Он не только сразу признал истинность телескопических открытий Галилея, но и сделал из них ряд важных выводов в духе идей Бруно. Кампанелла полагал, что этими открытиями доказано существование многих тел, подобных Земле, а тем самым необходимо укрепляется мысль о многочисленности обитаемых миров. Отсюда Кампанелла совершенно правильно заключил, что обитателям любого небесного тела их собственная планета должна так же, как нам Земля, казаться центром вселенной.

В начале 1616 г., незадолго до того, как учение Коперника было осуждено церковью, Кампанелла, продолжавший томиться в тюрьме, решился на еще более смелый шаг: он открыто выступил в защиту Галилея и написал свою знаменитую «Апологию Галилея», которую прислал члену инквизиции кардиналу Гаетано. В этой книге Кампанелла не только защищал Галилея, как ученого, но и отстаивал права ученых на свободное научное исследование. Тем самым он значительно содействовал успеху нового представления о вселенной, возникшего в результате трудов Коперника.

Однако научные основы учения Коперника остались Кампанеллой непонятыми, и вследствие этого он как-то двусмысленно относился к коперниковым идеям. Защита им Галилея не была защитой того учения о мире, которое Галилей старался обосновать своими телескопическими и механическими исследованиями. Кампанелле казалось, что добытые новой астрономией факты можно как-то объяснить в духе тех воззрений, которые окончательно не порывают с геоцентрическим мировоззрением. Поэтому Кампанелла старался примирить системы мира Птоломея и Коперника и, таким образом, создать учение о мире, более или менее напоминающее учение Тихо Браге. Кампанелла не заметил, что такое «примирение» двух систем противоречит его представлению о существовании многих обитаемых миров. Это двойственное отношение вызвано было главным образом тем, что Кампанелла не решался полностью отказаться от заблуждений астрологии.

Томазо Кампанелла

Отношение Кампанеллы к учению Коперника видно из его знаменитой утопии «Город Солнца», где он изображает людей идеального коммунистического общества. Он говорит там, что жители солнечного города — солярии — в общем стоят на геоцентрической точке зрения, но вместе с тем считают системы Птоломея и Коперника в одинаковой мере несовершенными. Поэтому они полагают, что окончательное решение вопроса о положении Земли во вселенной — дело будущих поколений. Кампанелла пишет, что солярии «восхваляют Птоломея и восхищаются Коперником», но при этом, однако, они «не уверены в том, что Солнце является центром нижнего мира, ни в том, неподвижны или нет центры, орбит других планет, ни в том, обращаются ли вокруг других планет луны, подобные обращающейся вокруг нашей Земли, но непрестанно доискиваются тут истины». А между тем сомнение соляриев в существовании лун у других планет довольно странно, так как сам Кампанелла открыто признал существование спутников Юпитера.

Итак, астрологическое суеверие чрезвычайно мешало и передовым умам XVI—XVII вв. до конца понять огромное принципиальное — научное и философское — значение нового учения о мире. Этому мешало также и то, что новое учение зародилось в недрах системы средневековых воззрений, и поэтому принципиальное отличие новых идей от старых сразу не бросалось в глаза. Ведь даже сам творец нового учения Коперник, как мы видели, был далеко не свободен от влияния тех принципов, на которых базировалась отвергнутая им система Птоломея и которые тогда ни у кого не вызывали серьезных сомнений.

Осторожность, неопределенность позиции Кампанеллы и многих других ученых и философов того времени в известной мере связаны с тем, что они не освободились окончательно от влияния схоластики, вследствие чего для них оставалась неясной сущность научных гипотез. А между тем именно новое учение о мире ребром поставило вопрос о смысле и значении научных гипотез. И оно его в общем правильно решало: из книги Коперника видно, что он нисколько не сомневался в способности человека познать сущность небесных явлений.

Уже некоторые древнегреческие мыслители задумывались над тем, что же на самом деле представляют собой концентрические сферы или эксцентрики и эпициклы, которые столь обильно вводились астрономами. Поэтому они не могли избежать вопроса: возможно ли вообще познать небесные движения и их сущность?

Вспомним, что еще Сократ дал отрицательный ответ на этот вопрос, заявив, что движения небесных тел, их расстояния от Земли и т. д. навсегда останутся скрытыми для человека. Эта идеалистическая точка зрения отразилась на той оценке, которую греческие философствующие комментаторы астрономических воззрений давали тогдашним системам мира. Так, реакционный мистик-неоплатоник Прокл утверждал, что движения небесных тел в действительности неравномерны и сложны и что все те круги, эксцентрики и эпициклы, к которым приходится прибегать астрономам, существуют лишь в мысли человека: последний, чтобы «спасти явления», подменяет движение тел математическими образами. Еще дальше по пути мистицизма пошел другой неоплатоник, комментатор книги Аристотеля «О небе», Симплиций. Этот философ не только отрицал какую бы то ни было реальность за эксцентриками и эпициклами, но даже заявлял, что наблюдаемые нами сложные движения планет — это лишь некоторая видимость того, что для человека непознаваемо.

Конечно, такое представление о роли и природе астрономических гипотез ставило науке весьма узкие границы. Оно было усвоено крупнейшим идеологом феодализма, главным идеологом католической церкви, знаменитым схоластом Фомой Аквинским, который в своих комментариях к сочинению Аристотеля «О небе» писал: «Астрономы всячески старались объяснить движение планет. Но вовсе не необходимо, чтобы допущения, придуманые ими, соответствовали действительности, ибо явления, обнаруживаемые звездами, может быть, могут быть объяснены и другим каким-либо родом движения, людям еще неизвестным. Аристотель же пользуется такими допущениями относительно природы движения, как будто бы они соответствуют действительности».

Фома Аквинский еще яснее выражает ту же мысль в своем главном труде «Свод теологии». Он говорит: «Мы в астрономии пользуемся гипотезой эпициклов и эксцентрических кругов, с точки зрения которой явления не возбуждают сомнений. Но это недостаточное основание для доказательства правильности названной гипотезы, потому что явления эти, может быть, не возбудят сомнений и в случае другой гипотезы».

Теперь вспомним, что книга Коперника была снабжена анонимным предисловием протестантского богослова Осиандера, которое пыталось доказать, что гелиоцентрическая система условна и неполноценна. Как было уже отмечено, этот немецкий схоласт пытался поколебать новое учение о мире в самом его корне, уверяя, будто- Коперник не претендует на действительное познание мира.

Если верхи католицизма на первых порах терпимо относились к учению Коперника, то, как было уже сказано, это потому, что они вслед за протестантом Осиандером стремились свести это учение к «простой гипотезе» — удобному математическому положению, не претендующему на истину. В самом деле, в скандальном предисловии Осиандера, между прочим, сказано: «Так как никакие рассуждения не дают возможности астроному дойти до истинных причин движения небесных тел, то он устанавливает и воображает различные гипотезы, с тем, чтобы при помощи этих предположений на основе математических принципов можно было точно вычислять эти движения в прошлом и будущем... Нет никакой необходимости в том, чтобы гипотезы, лежащие в основе настоящего труда, были истинными; они даже могут быть менее правдоподобны, лишь бы только вычисления, основанные на них, приводили к согласию с наблюдениями... Философ, быть может, охотнее ищет правдоподобия, однако никто из них ничего не дождется и не откроет, если только это ему не будет объявлено через откровение».

Некоторые ученые полагают, что Осиандер своим предисловием рассчитывал защитить книгу Коперника от ярости фанатиков, но это совершенно неправильно. Из этой книги ясно видно, что Коперник не сомневался в способности человеческого ума познать вселенную, и что поэтому движение Земли и других планет вокруг Солнца было для него неоспоримой истиной. А между тем по Осиандеру выходит, что сущность небесных явлений скрыта от человека и может быть постигаема лишь сверхъестественным путем. Что же касается Коперника, то, согласно Осиандеру, в целях согласования вычислений с наблюдениями, он, подобно Птолемею, имел право дать волю своей фантазии, и это именно он и сделал.

Другими словами, Осиандер, в духе позднейшего эмпириокритицизма, уверял, что представление о движении Земли вокруг ее оси и вокруг Солнца не является объективной научной истиной: это якобы не отражение действительности, а «описание видимости», т. е. только удобная для астрономов математическая фикция. Но нетрудно видеть, что этот лукавый богослов, уверявший, что идею гелиоцентризма не следует считать «ни истинной, ни вероятной», по существу старался воскресить реакционную точку зрения Симплиция, санкционированную схоластикой в лице Фомы Аквинского: для него задача науки — не объяснение действительности, а лишь приемлемая схема для описания явлений.

На этой основе возникло даже мнение, что система Коперника является философски ложной, но она, подобно системе Птоломея, «математически правильна», так как не хуже старой системы мира «спасает явления». В связи с этим систему Коперника в течение многих десятилетий преподавали в ряде университетов, как замечательное приобретение науки, которое, к несчастью, «философски ложно». Этот взгляд четко выразил иезуит — астроном Клавий.

В 1581 г. Клавий писал: «Можно сомневаться, следует ли предпочесть итти по стопам Птоломея или Коперника. Обе системы согласуются с наблюдаемыми явлениями. Но принципы, на которых построена система Коперника, заключают в себе много утверждений, являющихся абсурдными. Он принимает, например, что Земля участвует в трех движениях, чего я понять не могу, так как, следуя учениям философов, простое тело, подобное Земле, может иметь только одно движение».

Таким образом, Клавий, на основе схоластического представления о роли научных гипотез, отстаивал тот взгляд, который высказывал Осиандер: система Коперника «математически правильна», но «философски ложна», так что она не является картиной действительности.

Неудивительно, что на позиции Симплиция, Осиандера и Клавия пытался стать церковный авторитет, руководитель конгрегации инквизиции, кардинал Беллярмин, сыгравший большую роль в осуждении Бруно и запрещении учения Коперника. Беллярмин заявил, что учение Коперника еретично, но может быть терпимо при условии, если движение Земли будет трактоваться лишь как удобный способ описания небесных явлений, в смысле эпициклов, в реальное существование которых приверженцы Птоломея якобы не верят. В 1615 г. Беллярмин писал коперниканцу Фоскарини: «Если сказать, что предположение о движении Земли и неподвижности Солнца позволит представить все явление лучше, чем принятие эксцентриков и эпициклов, то это будет сказано прекрасно и не повлечет за собой никакой опасности. Для математика это вполне достаточно. Но желать утверждать, что Солнце в действительности является центром мира и вращается только вокруг себя, не передвигаясь с востока на запад, что Земля стоит на третьем небе и с огромной быстротой вращается вокруг Солнца, — утверждать это очень опасно не только потому, что это значит возбудить всех философов и теологов-схоластов; это значило бы нанести вред вере, представляя положение святого писания ложным...»

Такая точка зрения не могла, конечна, удовлетворить Галилея, который, в согласии с Коперником, твердо настаивал на объективном значении («полнейшей истинности») научного познания. Галилей подчеркивал, что вопрос об истинности или ложности учения Коперника должен быть решен только наблюдениями и строгими доказательствами, т. е. практически. При этом он с отвращением отвергал «пустые писания» автора предисловия к книге Коперника, подчеркнув при этом, что чтение самой книги позволяет «как бы рукою нащупать, что для Коперника движение Земли было положением истиннейшим». Еще раньше Джордано Бруно писал: «Несомненно, что Коперник верил в движения так, как это утверждал, и он доказывал это всеми силами».

Но католическая церковь не могла согласиться с реальностью системы Коперника, которая означает отказ от геоцентрического мировоззрения. В 1616 г. она, в соответствии с точкой зрения Беллярмина, объявила эту систему не только «формально еретической», но также и «философски ложной», т. е. неправильной как с богословской, так и с естественно-научной точек зрения¹. Но и после этого церковь в течение некоторого времени не возражала против того, чтобы смотреть на основные идеи коперниканства как на математические гипотезы, придуманные ради удобства вычислений.

Характерно, однако, что даже столь крупный философ, как Френсис Бэкон, не решался признать учение Коперника и в известной мере смотрел на это учение глазами Осиандера и других. Бэкон считал «бессмысленной фантазией» птоло-мееву систему мира, но ксе же смотрел на Коперника так же, как на Птолемея. Ему казалось, что Коперник является человеком, для которого было совершенно безразлично, какие фикции он приписывал природе, лишь бы его математические выкладки удались. Уже после запрещения гелиоцентрической системы мира, в 1622 г., Бэкон, несмотря на телескопические открытия Галилея, писал: «В системе Коперника можно найти много несообразностей; приписывание Земле тройного движения весьма неудобно, равно как и отделение Солнца от планет, с которыми оно (т. е. Солнце) имеет столько общих страстей. Все это вызывает затруднения, наряду с введением стольких неподвижных тел в природу, раз мы считаем и Солнце и звезды неподвижными... Все это спекуляции того человека, которому дела нет, какие фикции он вносит в природу, лишь бы его вычисления сошлись».

Открытие Ньютоном закона тяготения окончательно выбило почву из-под скептиков типа Кампанеллы и Бэкона, так как оно всецело было основано на системе Коперника в форме, данной ей Кеплером. С тех пор развитие астрономии пошло особенно быстрыми шагами, и каждый из тех шагов свидетельствовал о торжестве основных положений коперниканства. В настоящее же время мы знаем целый ряд явлений, не известных Копернику и его первым последователям, которые неоспоримо убеждают в том, что Земля имеет реальное двойное движение — вокруг оси и вокруг Солнца. Мы укажем здесь лишь на некоторые из этих замечательных явлений.

Замечено, что вращающийся волчок под действием силы тяжести стремится опрокинуться. По этой причине его ось описывает в пространстве конус: это называется «прецессией вращающегося волчка». Астрономия открыла такое же движение небесного полюса, в который «упирается» воображаемая земная ось, так что это явление свидетельствует о реальном осевом движении земного шара.

Суточное вращение Земли нашло подтверждение и в целом ряде других, ранее неизвестных явлений. Например, теоретическое изучение силы инерции, проявляющейся при вращении тел, приводит к заключению, что вращение Земли вокруг оси должно вызывать усиленный размыв одного из берегов рек, текущих в основном по меридиану. В каждом из двух полушарий эта сила проявляется в противоположных направлениях, и вследствие этого у рек, текущих по меридиану, в северном полушарии правый берег должен быть гористый, а левый отлогим, в южном же полушарии, наоборот, правый берег должен быть отлогим, а левый гористым. Действительно, наблюдения показали, что, например, правый берег Волги (северное полушарие) крутой, левый же низменный, а река Ла-Плата (южное полушарие) имеет, наоборот, левый берег возвышенный, а правый покатый. Аналогичное явление, называемое законом Бэра-Кориолиса, наблюдается на рельсах железных дорог (в нашем полушарии при одностороннем движении поездов быстрее истирается правый рельс, в южном наоборот).

Земля ведет себя как большой волчок: ось вращения описывает конус. Вследствие этого явления, называемого прецессией, направление земной оси не остается неизменным в пространстве, но совершает круговое движение с периодом около 26 тыс. лет.

Наконец, только суточным движением земного шара вызваны такие явления, как сжатие Земли, изменение направлений качания маятника (опыт Фуко), вращение циклонов, пассатные ветры и пр.

Более двухсот лет назад обнаружено явление «годичной аберрации неподвижных звезд», т. е. кажущееся смещение этих светил на небосводе. Это явление вызвано тем, что пока световой луч (который распространяется с определенной скоростью) проходит вдоль зрительной трубы или фотоаппарата, последние перемещаются вместе с нашей планетой в пространстве, и мы видим звезду не в том месте, где она находится в действительности. Такого смещения не было бы, если бы Земля не обращалась вокруг Солнца. Это явление убедительно доказывает полную реальность поступательного орбитального движения Земли.

Прошло уже более ста лет, как обнаружен годичный параллакс многих (наиболее близких к нам) звезд, — это наиболее очевидное свидетельство движения Земли вокруг Солнца.

Французский математик Анри Пуанкаре (1854—1912) писал: «Что касается обращения Земли вокруг Солнца, то мы здесь имеем три явления, которые совершенно независимы для сторонника Птоломея и которые восходят к одному и тому же началу с точки зрения последователей Коперника. Это именно видимые перемещения планет на небесной сфере, аберрация неподвижных звезд, параллакс их. Случайность ли, что все планеты обнаруживают неравенство, период которого равняется году, и что этот период в точности равен периоду аберрации и так же в точности равен периоду параллакса? Принять птоломееву систему значит ответить «да», принять систему Коперника—ответить «нет». Принимая вторую, мы утверждаем присутствие связи между тремя явлениями, и это верно».

Несмотря на это, католические мракобесы и поныне продолжают враждебно относиться к учению Коперника. Равным образом, и современные реакционные ученые — идеалисты, выполняя социальный заказ империалистической буржуазии, ожесточенно борются против материалистического мировоззрения, рьяно защищая религиозную идеологию. При этом они не оставляют и учения Коперника: опираясь преимущественно на эмпириокритическую «философию», они в той или иной форме защищают точку зрения Осиандера и Беллярмина на сущность научных гипотез. Так, еще совсем недавно историк науки Дюгем (1861 —1916) пытался оправдывать точку зрения инквизиции в борьбе с коперниканством, уверяя, что «истина была на стороне Осиандера, Беллярмина и папы Урбана VIII, а не на стороне Кеплера и Галилея». Дюгем от имени современной физики взял на себя смелость заявить, что, «вопреки Кеплеру и Галилею, мы теперь веджм, вместе с Осиандером и Беллярмином, что гипотезы физики — это только искусственный математический способ, предназначенный «спасти видимость», описать видимый мир».

Особенно характерно, однако, что современные физики-идеалисты выдвигают даже представление, будто наука вообще не в состоянии решить вопроса о движении или покое Земли. На основе теории относительности Эйнштейна буржуазные ученые сделали немало попыток доказать, что точки зрения Птоломея и Коперника вполне равноправны и что поэтому спор коперниканцев с церковью был плодом недоразумения, так как якобы был основан на неправильной постановке вопроса. Так, астроном Нордман прямо поставил вопрос: «вращается ли Земля?», причем свое изложение начал следующими словами: «Я знал одного старого ученого, который, желая решительно поддержать какое-либо мнение и показать его неоспоримую очевидность, имел обыкновение прибавить: «Это так же верно, как то, что Земля вращается». Теперь ему пришлось бы отказаться от этого выражения, потому что эта старая проблема, считавшаяся со времен Галилея бесповоротно решенною, удивительным образом вновь становится загадкой».

Идеалистически настроенные ученые Нордман, Копф, Нейман, Райе и другие утверждают, что теория относительности Эйнштейна якобы поставила вопрос о движении Земли, считавшийся окончательно разрешенным, в «совершенно непредвиденную плоскость». Они уверяют, что будто бы все равно сказать: «Земля неподвижна, а вселенная вокруг нее вращается», или же: «Земля вращается, а небо неподвижно», ибо, мол, принципиально, с точки зрения теории относительности, обе эти точки зрения якобы равноценны. В 1929 г. физик-махист Франк прямо заявил: «В точке зрения инквизиции можно найти нечто, соответствующее точке зрения современной теории относительности, согласно которой нельзя сказать, что Земля «на самом деле» движется, а Солнце стоит».

Что же касается самого Эйнштейна, то он под влиянием напора идеалистических тенденций тоже считает, что теория относительности лишила всякого смысла борьбу между воззрениями Птоломея и Коперника. В 1938 г. Эйнштейн и Инфельд в своей книге «Эволюция физики» высказались в том смысле, что эта борьба не возникла бы, если бы церковники и коперниканцы сумели, в согласии с теорией относительности, сформулировать физические закономерности так, чтобы они остались верными для любой системы координат, движущихся произвольно относительно друг друга. «Любая система координат,— пишут эти физики,— могла бы быть применена с одинаковым оправданием. Два предположения: «Солнце покоится и Земля движется» и «Солнце движется и Земля покоится» — означали бы просто две различные условности, касающиеся двух различных систем координат».

Но все эти выводы, ведущие к оправданию позиции инквизиции в борьбе с коперниканством, совершенно неправильны. Правильно понятая теория относительности не только не ведет к необходимости отказаться от представления о движении Земли, но и не имеет никакого отношения к вопросу о покое или движении Земли. Ведь отказ теории относительности от абсолютного движения означает лишь отрицание движения, отнесенного к абсолютно неподвижному телу, ибо такого тела не существует. Поэтому, признавая всякое движение относительным, эта теория должна спрашивать не о том, что именно (Земля или Солнце) движется, а лишь, к чему (к какому телу) относить это движение. При этом теория относительности не только не отказывается от выбора системы координат при переходе от одного теля к другому, но и признает «привилегированные системы координат». Именно она считает, что выбор системы координат должен быть сделан не произвольно, а лишь на определенных условиях, так как несоблюдение этих, условий может привести к различным нелепостям. Но это как раз бывает в том случае, если следуют системе Птоломея, т. е. если движение Солнца относить к координатной системе, связанной с Землей. Следовательно, совершенно неправильно полагать, что теория относительности допускает физическую равнозначность движения Солнца вокруг Земли или движения Земли вокруг Солнца.

Еще задолго до возникновения эйнштейновской теории относительности, об «одинаковой правильности» учений Птоломея и Коперника говорил один из творцов эмпириокритицизма Мах, который не скрывал своего согласия с точкой зрения Осиандера. Правда, он констатировал, что гелиоцентризм «проще и практичнее», но даже не пытался уяснить себе, почему именно эта система обладает такими качествами. Между тем нетрудно догадаться, что практическое удобство учения Коперника является отражением самой природы вещей, — того, что Земля «на самом деле» движется в пространстве.

Буржуазные реакционные ученые и философы, пропагандирующие неправильное представление о равноправности учений Птолюмея и Коперника, путают физику, вскрывающую причины движения тел, с кинематикой, изучающей перемещение тел вне всякой зависимости от причин этого перемещения. С кинематической точки зрения действительно безразлично, что именно считать находящимся в относительном покое — Землю или Солнце. Но кинематика дает лишь формальное, весьма поверхностное представление о движении тел, так что говорить о равнозначности движения Земли и Солнца можно только в том случае, если отвлекаться от существования всей остальной вселенной. С физической же точки зрения это нелепо, ибо ведь Земля и Солнце связаны со всеми другими небесными телами, и поэтому не может быть речи о том, чтобы подменять физическое рассмотрение движения Земли кинематическим. Это, как мы видели, отметил уже математик Пуанкаре, который писал, что, «отрицая учение Коперника, мы тем самым отрицаем возможность небесной механики».

Недавно советский физик академик В. А. Фок, являющийся одним из крупнейших авторитетов в области теории относительности, очень ясно и убедительно показал физическую несостоятельность всей идеалистической концепции «равноправности» систем Птолемея и Коперника, оправдываемой при помощи теории относительности Эйнштейна. Конечный вывод В. А. Фока таков: «Бессмертное творение Коперника — гелиоцентрическая теория солнечной системы — получила прочное теоретическое обоснование в механике Ньютона, и это обоснование нисколько не было поколеблено дальнейшим развитием науки»².

Впрочем, уже на простом примере вращающегося детского волчка можно показать, что, вопреки ложному утверждению идеалистических интерпретаторов теории относительности (в том числе и самого ее творца), нельзя допускать равнозначности между собой всех систем отсчета вообще. Эти интерпретаторы заявляют, что, согласно теории относительности, можно с одинаковым правом утверждать: волчок вращается по отношению к стенам комнаты или же стены комнаты вращаются вокруг волчка. Так как волчок вращается не только по отношению к стенам комнаты, но и по отношению ко всему миру, то можно сделать явно нелепый вывод, что вся вселенная вращается вокруг волчка, который находится в неподвижном состоянии. Этот вывод дает лишь видимость истины: он правилен только с узкой формально-математической точки зрения, т. е. он кажется наукообразным, когда мы ограничиваем свою задачу только описанием того, что происходит с волчком, не касаясь вопроса о причине движения. Однако как только мы ставим вопрос о причине движения, мы вынуждены рассматривать связь волчка со всем окружающим его миром и безоговорочно признать, что вращается именно волчок, а не мир вокруг волчка. Ведь волчок пришел в движение только потому, что мы «запустили» его, т. е. затратили на это определенное количество энергии. Но если этой энергии хватает на то, чтобы завертеть волчок, то ее, конечно, совершенно недостаточно для того, чтобы завертеть вокруг этого волчка комнату и все остальные бесчисленные предметы. Отсюда ясно, что не может быть и речи о физической равнозначности или одинаковой правильности геоцентрической и гелиоцентрической точек зрения.

Можно, стало быть, сказать, что известный аргумент повара из басни Ломоносова в споре астрономов о движении Земли (нет такого простака, который бы «вертел очаг кругом жаркого») основан не только на «здравом смысле», но и на научных данных. Отрицать этот вывод могут лишь обскуранты, в интересах сохранения религии желающие пересмотреть инквизиционный процесс Галилея в пользу римского престола — всегдашнего защитника всех реакционных сил.

Итак, торжество учения Коперника не только явилось великим триумфом естествознания, но и особенно ярко выявило классовый, партийный характер естественно-научных воззрений. Оно показало, что борьба между подлинной наукой и фидеизмом в рамках классового общества не прекращается и только принимает самые различные формы. Недаром Ленин отметил: «Известное изречение гласит, что если бы геометрические аксиомы задевали интересы людей, то они наверное опровергались бы. Естественно-исторические теории, задевавшие старые предрассудки теологии, вызвали и вызывают до сих пор самую бешеную борьбу»³.