XVIII. УЧЕНИЕ О МНОЖЕСТВЕННОСТИ ОБИТАЕМЫХ МИРОВ

Одним из выдающихся последователей Коперника был Джордано Бруно. Энгельс, отнес его к числу «гигантов учености, духа и характера», так как он, бесспорно, был самым решительным, самым революционным философом конца XVI в. и одной из наиболее замечательных фигур эпохи Возрождения.

Джордано Бруно родился около 1548 г. в маленьком городке Нола близ Неаполя. Еще мальчиком он попал в доминиканский монастырь и получил возможность использовать монастырское книгохранилище для обогащения своего ума знаниями. Но, как сам он писал впоследствии, «цензоры стремились отвлечь его от более достойных и высших занятий, наложить оковы на его дух и превратить его из свободного человека, служащего добродетели, в раба жалкого и глупого ханжества». «Непослушный монастырский послушник» Бруно стал вольнодумцем: он даже удалил из своей кельи изображения святых. Не считаясь с грозившим ему обвинением в нерелигиозности, он проявил себя ярым противником аристотелизма и примкнул к учению Николая Кузанского. Из древних философов в особенности он почитал атомистов, т. е. материалистов. Он проникся ненавистью к схоластике и к монашеству, начал борьбу со старым мировоззрением.

Особенное, даже решающее значение для духовного развития и жизненной судьбы Бруно, бывшего современником Тихо Браге, имело знакомство с сочинением Коперника, что случилось, повидимому, относительно рано.

Глубоко было его удивление перед величием старого астронома, который, не обращая внимания на насмешки невежд и вопреки всеобщим убеждениям, стойко защищал свою позицию. «Убедительное слово Коперника стучало во врата юношеской души», — впоследствии писал он. Бруно не только безоговорочно принял учение Коперника, но и явился первым гениальным философским истолкователем этого учения. Пытаясь возвыситься до созерцания вселенной в целом, он с отважной последовательностью устранил последнюю ее «границу», оставшуюся у самого Коперника, — сферу неподвижных звезд, «скорлупу и выпуклую поверхность» звездного неба. В отличие от Коперника, бывшего гелиоцентристом в полном смысле слова, т. е. считавшего наше Солнце центром всей вселенной, Бруно, подобно Николаю Кузанскому, не признавал никакого центра вселенной. Он утверждал, что вселенная бесконечна и заполнена неисчислимым количеством миров, так что в ней нет ни центра, ни каких-то особо важных мест.

Средневековое церковное мировоззрение благодаря учению Коперника о вселенной рассеялось у Бруно подобно призраку. Он не скрывал своих «мятежных мыслей», и против него церковники возбудили обвинение в ереси, сформулированное в 130 статьях. Поэтому в 1576 г. Бруно снял с себя одежду монашеского ордена и бежал из монастыря, чтобы превратиться в пропагандиста нового, передового мировоззрения. В течение 15 лет он вел беспокойную жизнь скитальца, изъездив половину Европы, где написал целый ряд книг, преимущественно в форме диалогов. В Италии, Швейцарии, Франции, Англии, Германии, затем снова в Италии — всюду он страстно и красноречиво полемизировал с схоластами, аристотелианцами и прочими. Всюду он старался насаждать свое учение — новое воззрение на вселенную, не желая считаться с общепринятыми взглядами, считая себя «профессором более высокой мудрости», чем та, которую обычно преподают.

Бруно не признавал никакого внешнего, постороннего двигателя, который приводил бы в движение небесные тела. Он считал, что движение Земли и других мировых тел имеет «ненасильственный», естественный характер, происходит вследствие своего внутреннего принципа, т. е. в результате присущих им закономерностей. «Если бы посторонний двигатель существовал, — писал он,—тогда все движения во вселенной были бы насильственными, а это противоречит всей природе движения».

Джордано Бруно.

Особенно важно то, что Бруно решительно отвергал представление о коренном различии между земными и небесными телами, которое лежит в основе учения аристотелианцев о вселенной. Например, в знаменитом диалоге Бруно «О бесконечности, вселенной и мирах» один из представителей старого учения говорит: «Различие, действительно, превеликое. Те божественны, эти грубо материальны; те никаким страданиям не подвержены, не изменяемы, нерушимы, вечны; эти совсем наоборот. Те движутся по совершенным кругам, эти — лишь по прямым линиям». На это другой собеседник, устами которого говорит сам Бруно, отвечает, что для такого противопоставления земного и небесного нет ни малейших оснований. «Почему я могу знать, — говорит он, — что небесные тела действительно движутся по кругам около Земли, а не Земля движется по кругу? Находящемуся на корабле кажется, что берег бежит, а корабль стоит... То, что наблюдение показывает мне с Земли на других телах, не должно ли с других тел представляться на Земле?» Вообще Бруно считал «сном, химерой, бреднями» резкое разграничение природы на абсолютно различные области, «распределение природы по отдельным ступеням» и т. д.

Когда Бруно читал лекции о коперниковой системе мира, особенно шумные возражения вызывало неслыханное дотоле его утверждение о бесчисленном множестве солнечных систем в бесконечной вселенной. Развивая учение Коперника, Бруно утверждал, что вселенная бесконечна во времени и пространстве и что в ней находятся бесчисленные миры, подверженные определенным изменениям. Никакого центра вселенной не существует; центр и границы имеют лишь отдельные миры, рассеянные в бесконечном пространстве. Вся коперникова «система мира», т. е. весь солнечный мир, не более как песчинка, затерянная в мировом пространстве, а каждая звезда—это солнце, вокруг которого плавно носятся планеты (или — по его более выразительному утверждению — «земли»), населенные разумными существами.

В связи с этим Бруно разделял все небесные тела на два рода: на самосветящиеся — «солнца» и освещаемые — «земли», и считал, что в действительности существует лишь одно небо, которое бесконечно и обнимает все вещи. «Каждый из этих миров точно так же составлен из четырех элементов, как и тот мир, в котором мы находимся», — учил он. Во вселенной не может быть ни верха, ни низа, ни тяжести, ни легкости, иначе как в относительном смысле, причем вселенная едина во всех своих частях, подчинена единообразным законам. Поэтому он не сомневается, что органическая жизнь также повсюду достигнет развития в бесчисленных градациях и формах, подобных земным и даже выше земных. Только глупец, — говорил Джордано Бруно, — может думать, что могучие и великолепные мировые системы, заключающиеся в беспредельном пространстве, лишены живых существ, не содержат ничего иного, кроме света, который они посылают на Землю.

Отсюда вытекало, что бессмысленно думать, будто все на свете существует только ради земного человечества. В своей книге «Изгнание торжествующего зверя» он критиковал идею предопределения, зависимости всего существующего от всезнающего и всемогущего бога. Ссылаясь на бесчисленность обитаемых миров в бесконечной вселенной, он ядовито указывал, что «у бедного Великого отца слишком много хлопот, беспокойства и затруднений... В то самое время, какое он тратит на предположения и предопределения, необходимо возникает бесконечное множество бесконечных случаев для новых определений».

Итак, Бруно учил о бесконечности вселенной и множественности обитаемых миров, и этим учением он сокрушал средневековое антропоцентрическое мировоззрение.

Но в ту пору учение Бруно казалось безумно смелым и фантастическим. Даже такой выдающийся ученый, как коперниканец Кеплер, говорил, что он испытывал головокружение, читая сочинения Бруно.

22 мая 1592 г. Бруно был арестован инквизиторами и посажен в тюрьму, где провел восемь мучительных лет. Среди предъявленных ему обвинений стояло его учение о бесконечности вселенной и множественности обитаемых миров, которое церковь не могла не считать величайшей ересью.

Это обвинение Бруно пытался отвести при помощи следующего аргумента: «Я всегда рассуждал как философ, объясняя все в соответствии с законами природы и в свете этих законов. Я не думал прежде всего о том, чтобы согласовать свои взгляды с религией. Я полагаю, что нет никаких оснований обвинять меня в стремлении хулить религию, тогда как я просто поддерживал философию, хотя, быть может, я высказывал много нечестивых мыслей, которые объясняются тем, что у меня на все своя собственная точка зрения... В своих сочинениях я изложил свою теорию, которая в кратких чертах такова. Я полагаю, что вселенная бесконечна, как творение бесконечной божественной силы. Ибо божественной премудрости и силе недостойно создание одного конечного мира, раз она может наряду с ним создать другой и еще бесконечное число других, и потому я утверждаю, что существует бессчетное число миров, подобных миру Земли; вместе с Пифагором я полагаю, что Земля есть светило и что ей подобны Луна и другие светила, число которых бесконечно, и что все эти небесные тела образуют бесконечность миров. Они составляют бесконечное целое в бесконечном пространство, бесконечную вселенную, т. е. вселенную, заключающую в себе бесконечное множество миров. Но это, может быть, до некоторой степени противоречит тому, что религия считает истиной».

Бруно один боролся против всесильной церкви. Поэтому он сделал попытку уверить своих судей в том, что свое учение он излагал как философ, не высказываясь о том, чему ответит как христианин, и что, следовательно, он действовал в согласии с распространенным тогда учением о «двойственной истине», якобы позволяющей науке и вере существовать друг возле друга. Однако Бруно не удалось сбить с толку инквизиторов, понимавших дело не хуже его.

Когда он увидел невозможность избавиться от казни при помощи своих ухищрений, он сделал новый маневр: он заявил об отречении, очевидно, считая это пустой формальностью. Но инквизиционный трибунал ставил своей целью не простое его отречение, а овладение его сознанием: имелось в виду отдать его перо на службу всей той системе верований, которая им опровергалась с такой страстностью. На это Бруно не согласился, и всякие попытки опровергнуть его учение лишь укрепляли его преданность своим убеждениям, лишь возвращали его к защите своих взглядов.

Глубоко убежденный в своей правоте, Бруно считал, что «смерть в одном столетии делает мыслителя бессмертным для будущих веков». Он сознавал, что церкви не удастся задержать прогресс научно-философской мысли, что близится новое время, которое в конце концов справедливо оценит его идеи. В тюрьме он писал о себе: «Было во мне все-таки то, в чем не откажут мне будущие века, и потомки скажут: страх смерти был чужд ему, силой характера он обладал большой и ставил выше всех наслаждений жизни борьбу за истину». Поэтому в самый решительный момент «суда» Бруно твердо заявил своим мучителям, что «он не может и не хочет отречься, что ему не от чего отрекаться и что он не понимает, от чего ему отрекаться».

Вскоре после этого Бруно, стоя на коленях, выслушал приговор, гласивший, что он лишается священнического сана, подвергается отлучению от церкви, предается в распоряжение власти с обычной просьбой: «наказать сколько возможно кротко и без пролития крови», т. е. сжечь его живым на костре. Выслушав приговор, Бруно бросил в лицо своим судьям знаменитую гордую фразу: «Произнося мне приговор от имени бога милосердного, вы дрожите от страха более, нежели я, идущий на костер».

Бруно дали последний срок для отречения, но его стойкость осталась непоколебимой, и он заявил: «Я умираю мучеником добровольно». Вообще он все время твердил: «Сжечь—не значит опровергнуть».

17 февраля 1600 г. в Риме, закованного в цепи, Бруно возвели на костер. На него были надеты внешние знаки еретика (саван и пр.), а его язык был прищемлен, дабы воспрепятствовать ему произносить «хуления» против церкви. На глазах огромной толпы, собравшейся на зрелище, Бруно привязали к столбу; вокруг этого столба нагромоздили кучу дров, которые были зажжены. Бруно, медленно сгорая заживо, умирал стойко: ни одного стона не вырвалось из его груди в течение всей этой ужасной пытки.

То, что мы теперь считаем геройской смертью, являлось в глазах современников Бруно позорной казнью, недостойной чувства сострадания. «Таким образом, — самодовольно и насмешливо сообщает очевидец казни Бруно, ученый-лютеранин Шоппиус, в письме к своему другу, — Бруно бесславно погиб в огне и может рассказывать в тех иных мирах, которые си так богохульно воображал себе, о том, как римляне обыкновенно обращаются с безбожниками вроде него».

Когда костер угас, пепел, оставшийся от Бруно, был брошен в реку Тибр, для того чтобы от еретика не осталось никаких следов. Имя его было предано анафеме; сочинения его стали величайшей редкостью; надолго он был почти совершенно забыт. Только Кеплер ссылался на него, и лишь Кампанелла однажды назвал его «известным ноланцем». Галилей старательно молчал о нем, чтобы не навлечь на себя еще больших подозрений (он лишь вскользь упомянул о его воззрениях в «Звездном вестнике»).

Правильно сказал философ А. Риль в своей лекции о Бруно: «Во главе всех ересей, в которых он был обвинен, находится учение о множественности миров, и это обстоятельство как раз усмотрел Шоппиус. Множественность миров, а не вращение Земли вокруг Солнца, является просто-таки не совместимым с верованиями церкви. Разве жители остальных миров также происходят от Адама, возражали с торжествующим видом Галилею, — разве Христос и за них мог претерпеть крестное распятие? Можно было сказать, конечно, что дело Бруно было проиграно и помимо обвинения в такого рода ереси. Разве он не был отступником, убежавшим из ордена монахов? Достаточно оснований, чтобы осудить его, по крайней мере, на пожизненное заключение в тюрьму. Однако именно его космологические воззрения вызвали его отпадение от церкви. Его приверженность к ним лишала значения в глазах инквизиции принесенное им отречение и препятствовала ему принести такое отречение, какое инквизиция от него требовала. Таким образом, Бруно в самом деле взошел на костер, как жертва своих научных убеждений, как мученик за дело новою мировоззрения».

Из сказанного видно, что учение Коперника не фигурировало в процессе Бруно в явном виде. Бруно обвинялся за учение о «множественности миров», — именно за то, что отсутствовало в учении самого Коперника. Но с тех пор для католической церкви стало ясно, что чрезвычайно трудно свести учение Коперника к специально математической, чисто деловой теории, помогающей астрономии в ее практических задачах. Она увидела, что учение Коперника, принятое всерьез, крайне опасно для церкви: оно разрушает все здание геоцентрического (а значит, и антропогеоцентрического) мировоззрения и невольно ведет к еретической идее о множественности обитаемых миров. Можно поэтому сказать, что процесс Бруно содержал в зародыше процесс Галилея, что Бруно умер за ту же истину, за которую впоследствии страдал Галилей. Недаром осуждению Бруно способствовал, главным образом, тот же кардинал Роберт Беллярмин (в качестве консультанта «конгрегации священного судилища» ему поручено было «исследовать» идеи Бруно и дать по ним заключение), который впоследствии принял на себя главную роль в первом процессе Галилея, закончившемся запрещением учения Коперника.

Насколько силен удар, нанесенный Бруно всему зданию религиозного мировоззрения, видно из следующего факта. В 1889 г. во время торжества открытия памятника этому великомученику свободной научно-философской мысли в Риме на месте его казни, на «Площади цветов», многие дома церковников в знак протеста были частично обтянуты черным сукном. Церковники организовали ряд собраний протеста против открытия этого памятника, подчеркивая крамольный, революционный характер учения Бруно. «Его тезисы стремились ниспровергнуть не только алтари, но и троны...»,— заявил на одном из таких собраний профессор теологии Шредер. В фашистской Италии католические мракобесы неоднократно даже поднимали оголтелые крики о необходимости уничтожить этот памятник.

Католические мракобесы и поныне не прекращают борьбы против философских выводов из учения Коперника (отрицание антропогеоцентризма и пр.). Поэтому сочинения Бруно, гениально выявившего эти выводы, до сих пор числятся в папском списке запрещенных книг. Более того, в связи с четырехсотлетием со дня рождения Джордано Бруно Ватикан в 1947 г. выпустил книгу ученого богослова Анджелло Меркати, который выступил в защиту инквизиции, оправдывая преследование, осуждение и казнь Бруно. Весьма характерно то, что самый лютый враг коперниканцев Бруно и Галилея— кардинал Беллярмин в 1931 г. был канонизирован папской буллой. Недаром идеалистически настроенный астроном Джине, говоря о том, что церковь казнила Бруно за его учение о множественности обитаемых миров, отмечает: «Действительно, трудно представить себе, что другое могла бы сделать церковь, так как казалось совершенно нечестивым предполагать, что великая драма падения человека и его искупления, в которой принимал участие сын божий, могла произойти на какой-нибудь малой сцене, а не в центре вселенной».

Бруно должен быть назван великим провидцем, так как он ясно предвидел ряд открытий современной науки (например, единство химического состава вселенной, осевое вращение Солнца и пр.). Он был первым философом астрономии, выступившим в качестве последовательного противника антропогеоцентрического мировоззрения, и его идеи о вселенной и обитаемости миров, несмотря на их осуждение церковью, не могли оказаться совершенно забытыми.

Глубоко убежденный в правильности учения Коперника, он считал, что это революционное учение представляло собой для его времени доказанную истину. Это мнение Бруно являлось, разумеется, преждевременным. Окончательному утверждению коперниканства способствовали Кеплер и Галилей, которые работали одновременно уже после казни Бруно. Вся деятельность Кеплера свелась к научному обоснованию новой системы мира, а исследования Галилея дали наглядное доказательство этой системы.

В основе космологии Бруно лежит кардинальное положение естествознания — учение о материальном единстве мира. Поэтому ее исходные идеи сыграли большую роль в развитии материалистического мировоззрения и вошли в плоть и кровь подлинной науки о вселенной. Однако в периоде загнивания капитализма нашлось немало буржуазных ученых, которые выступают против космологии Бруно, объявляют ее «научно опровергнутой», т. е. стараются восстановить старую, религиозную картину мира. Но об этом ниже (см. гл. XXVIII, XXXII и XXXIII).