XX. СОПОСТАВЛЕНИЕ ДВУХ ОСНОВНЫХ СИСТЕМ

Один из дружески расположенных к Галилею людей, высокообразованный патер Сарпи ясно понимал уже в 1611 г., что успех Галилея в Риме — признание иезуитами истинности его телескопических открытий — является иллюзорным, так как эти открытия, подтверждая учение Коперника, наносят тяжелый удар церковному авторитету. Сарпи писал: «Я предвижу, что спор вокруг физики и астрономии сведен будет на почву богословия и что, к великому моему огорчению, Галилей вынужден будет отказаться от своего мнения во избежание обвинения в ереси и отлучения от церкви. Нет сомнения, что придет время, когда люди науки, более просвещенные, будут оплакивать несчастную судьбу Галилея и несправедливость, учиненную против великого человека, но он должен будет все терпеть и не посмеет жаловаться открыто».

Действительно, многочисленные противники Галилея, видя, что все попытки иезуитов по-своему истолковать телескопические открытия были весьма убедительно опровергнуты Галилеем, прибегли к другому способу борьбы с ним. Они решили поставить научные вопросы на теологическую почву и принялись настраивать против него церковные власти. Стараясь вовлечь Галилея в весьма щекотливый богословский спор, они все свои нападки обратили в одну сторону, а именно на признание Галилеем учения Коперника. Доказывая, что это учение резко противоречит всему религиозному мировоззрению и что защита его Галилеем чрезвычайно опасна для католической церкви, они добились того, что вопрос об учении Коперника был поставлен папой Павлом V на обсуждение «богословов-цензоров» священной инквизиции. В результате Галилею под угрозой ареста было приказано отказаться от своих коперниковских воззрений, а 5 марта 1616 г. инквизицией были запрещены, как пагубные для христианского вероучения, все сочинения, высказавшиеся в пользу гелиоцентрической системы мира. Между тем в это время система Коперника, в которой были еще некоторые недочеты, уже была возведена Кеплером на высоту вполне обоснованного астрономического учения!

Конечно, все это явилось тяжелым ударом для сторонников Коперника и, в первую очередь, для Галилея, который своими открытиями привлек всеобщее внимание к этому учению. Еще незадолго до того Галилей писал герцогине Христине: «Запретить Коперника теперь, после того, как в многочисленных наблюдениях и в исследованиях его труда учеными со дня на день все больше раскрывается истинность его утверждений и все более укрепляется его доктрина; запретить его после того, как его допускали в течение нескольких лет, когда ему уделялось и меньше внимания, и меньше находили подтверждений,—это было бы, по моему мнению, преступлением против истины; это доказывало бы стремление прятать и уничтожать ее с тем большей силой, чем более она становится очевидной и ясной». Но это произошло: католизм пошел на «преступление против истины», так как не мог мириться с тем, что открытия Галилея сделали учение Коперника, отвергающее геоцентризм, «очевидным и ясным».

Все же, несмотря на церковное запрещение гелиоцентрического учения, Галилей решился на довольно смелый шаг: он написал большое сочинение под названием «Диалог о двух главнейших системах мира — птоломеевой и коперниковой». Это сравнительно популярное сочинение было задумано Галилеем еще в 1610 г. и являлось мастерской сводкой и сопоставлением всех тогдашних доказательств в пользу новой системы мира. Книга отличалась ясностью и остроумием; ока была написана в форме оживленной беседы

на разговорном итальянском языке и, подобно книгам Бруно, предназначалась для самой широкой публики, интересовавшейся научно-философскими вопросами: «Я писал на народном языке, потому что мне нужно, чтобы каждый человек мог прочесть мою работу», — откровенно сказал Галилей.

В этом сочинении Галилей показал трех собеседников: Сальвиати — ревностного сторонника новых воззрений, Симпличио — безусловного поклонника старых взглядов, и Сагредо—жаждущего просветиться, нейтрального ученого, играющего роль арбитра, но явно склоняющегося на сторону нового учения о мире. Форму диалога Галилей избрал отчасти из литературных соображений, а еще больше потому, что она давала возможность обойти церковное запрещение и защищать коперникову систему мира устами вымышленных лиц, как бы не высказывая собственного мнения. Путем этой уловки Галилею удалось получить разрешение цензуры на издание книги и выпустить ее в начале 1632 г. в свет. Но всякий догадливый читатель мог понять, что взгляды Сальвиати, изложенные поразительно ярко и убедительно, выражают точку зрения самого автора.

Титульный лист «Диалога» Галилея.

Прежде всего, Галилей на основании своих телескопических и других работ старался доказать, что, вопреки Аристотелю и Птоломею, между Землей и небесными телами нет столь существенных и коренных различий, чтобы представление Коперника о движениях земного шара было принципиально неприемлемо. В дальнейшем Галилей дает не только астрономические, но и механические доводы в доказательство правильности системы Коперника и в связи с этим обстоятельно разбирает и опровергает те возражения, которые могут быть выдвинуты представителями старой школы устами Симпличио. Свою задачу он видел в том, чтобы установить «подобие Земли небесным телам и тем самым как бы поместить ее (Землю — Г. Г.) на небо, откуда ее изгнали наши философы».

Касаясь вопроса о суточном движении небосвода, Галилей говорит: «С первого взгляда кажется, что движение это могло быть объяснено столько же движением самой Земли, сколько движением всего остального мира, исключая Землю, — явления будут казаться одинаковыми при общих допущениях». Но Галилей не ограничился этим указанием и доказывал, что для разумного объяснения всех тонкостей наблюдаемых явлений необходимо считать Землю движущимся телом. Галилей обратил внимание на следующее обстоятельство: «Если примем в соображение хотя бы гигантские размеры звездной сферы по сравнению с ничтожной величиной земного шара, содержащегося в этой сфере миллионы раз, и пожелаем представить себе, как велика должна быть скорость движения, при которой в течение суток совершается этот полный оборот вселенной, то мне непонятно, как может кто-либо считать более разумным и правдоподобным допущение, будто вращается небесная сфера, а Земля остается неподвижною... К тому же допущение вращения небесного свода связано с тем осложнением, что приходится допустить, что движение это противоположно собственным, весьма медленным движениям всех планет с запада на восток; наоборот, при допущении движения Земли вокруг оси отпадает необходимость принимать подобное противоречие».

Галилей сравнивает противника суточного вращения Земли с человеком, который, «став на купол для обозрения окрестностей, требует, чтобы вокруг него вращали всю страну, дабы не трудиться ему поворачивать голову». Невероятность вращения небесного свода Галилей видел также в том обстоятельстве, что чем больше сфера вращения, тем больше времени нужно для ее оборота. Действительно, самая далекая из известных тогда планет, Сатурн, совершает свое обращение в 30 лет, Юпитер описывает свою орбиту в 12 лет, Марс — в 2 года, а ближайшее к нам светило, Луна, — в течение одного месяца. То же самое Галилей нашел и в системе Юпитера: время обращения самого близкого к нему спутника равно 42 часам, следующего за ним — 3½ дням, третьего спутника — 7 дням и, наконец, самого отдаленного спутника — 16 дням.

«Если мы припишем Земле 24-часовое движение вокруг оси, — рассуждал Галилей, — то и она подойдет под это общее правило. Но, допустив, что Земля неподвижна, придется сначала перейти от самого кратковременного оборота Луны к все более продолжительным оборотам — к 2-летнему у Марса, 12-летнему у Юпитера, 30-летнему у Сатурна, а затем внезапно к несравненно большей сфере, полный оборот которой должен, однако, происходить лишь в 24 часа. Если же, наоборот, мы примем, что Земля движется, то скорость всех этих вращений сохранит свою последовательность, и мы от самого медленного обращения Сатурна перейдем к вполне неподвижным звездам. Благодаря этому мы избежим затруднения, связанного с колоссальным неравенством в движениях неподвижных звезд: одни из них должны были бы двигаться чрезвычайно быстро по кругам невероятных размеров, а другие весьма медленно по малым кругам, так как одни находятся ближе к небесному полюсу, другие дальше... Наконец, если мы припишем суточное движение небесной сфере, то вместе с тем мы должны приписать ей необыкновенную силу, для того чтобы она могла увлекать с собой бесчисленное множество громаднейших, больших, нежели Земля, неподвижных звезд и планет, в то время как эти последние движутся в противоположном направлении. Таким образом, оказалось бы, что единственно лишь маленький земной шар почему-то упрямо и своевольно противится этой страшной силе. Нельзя объяснить, почему Земля, свободно висящая в своем центре, не поддается этому общему круговращению. Ничего подобного указанным затруднениям не возникает, если допустить, что Земля движется и что она, как маленькое по сравнению со вселенной незаметное тело, не может произвести над вселенной никакого насилия».

Касаясь «физических» доводов, использованных сторонниками геоцентризма, Галилей показал, что нет никакой необходимости считать, что Земля покоится в центре вселенной. Если мы видим, что все земные тела стремятся к центру Земли, то отсюда вовсе не следует, что они движутся в направлении центра вселенной. Галилей опроверг ссылку на то, что если Земля вращается, то благодаря центробежной силе она должна сбрасывать со своей поверхности все предметы. Он показал, что, ввиду сравнительно небольшой скорости вращения Земли, центробежная сила даже на экваторе (где она является наибольшей) так мала, что она уничтожается силой тяжести, т. е. действие центробежной силы во много раз меньше силы стремления тел к центру Земли.

Вообще Галилей опроверг все тогдашние «физические» аргументы против вращения Земли, причем в его рассуждениях находит более или менее отчетливое выражение понятие инерции, которого недоставало его противникам. Отсутствие этого понятия и придавало видимость убедительности возражениям аристотелианцев против учения Коперника. Таким образом, Галилей убедительно показал, что суточное вращение Земли не только весьма вероятно с астрономической точки зрения, но и вполне совместимо с законами движения тел у земной поверхности.

Что же касается годового обращения Земли вокруг Солнца, то Галилей привел ряд соображений, показывающих, что оно необходимо подсказывается всей совокупностью астрономических фактов. Между прочим, доказательство того, что «Земля находится вне центра планетных движений, а в нем— (в центре — Г. Г.) Солнце», Галилей видел в том факте, что «планеты то приближаются к Земле, то удаляются от нее, и разница расстояния значительна». Например, Венера в ее наибольшем удалении в 6 раз дальше от нас, чем при ближайшем расстоянии, а Марс в первом случае в 7 раз дальше, чем во втором. Что движение планет Марса, Юпитера и Сатурна происходит именно вокруг Солнца, видно из того, что они находятся ближе к Земле в моменты противостояний, а наиболее далеко — в моменты, когда находятся в одной стороне с Солнцем. Движение же Меркурия и Венеры вокруг Солнца следует из того, что они никогда далеко от него не удаляются и бывают то перед ним, то сзади него, как это явствует из фаз Венеры.

«Но если пути планет имеют центром Солнце, — говорит Галилей, — то настолько же основательнее приписать покой Солнцу, а не Земле, насколько правильнее приписать неподвижность центру вращающихся сфер, чем всякому иному месту. К тому же Земле, помещенной между Венерой, обращающейся в 9 месяцев, и Марсом, совершающим оборот в 2 года, очень подходяще иметь период обращения в один год, предоставив покой Солнцу. Если же так необходимо, чтобы Земля имела и суточное вращение, ибо если бы Солнце было в покое, Земля же имела бы только годичное движение около него, то наш год состоял бы только из одного дня и одной ночи — по шести месяцев тот и другая. Так прекрасно облегчается вселенная от безмерно быстрого 24-часового движения; звездам же, которые суть такие же солнца, и самому Солнцу предоставляется покой».

Подчеркивая большую простоту коперникова объяснения суточного вращения небесной сферы и планетных движений, Галилей особое внимание обратил на то обстоятельство, что учение о годовом движении Земли прекрасно объясняет запутанные петли в движении планет. Защищая учение о движении Земли вокруг Солнца, Галилей отбрасывает принимаемое Коперником третье движение Земли, в силу которого земная ось неизменно сохраняет параллельное себе движение. Галилей показал, что положение оси вращения и без вмешательства посторонней силы остается постоянным в каждом свободно движущемся теле. Например, если положить деревянный шар на поверхность воды в лохани и вращать этот сосуд, то шар не следует за этими движениями, а сохраняет неизменно свое первоначальное положение относительно стен комнаты. Таким образом, Галилей отказался от третьего движения земли, придуманного Коперником в связи с его правильным объяснением смены времен года, и этим внес весьма существенное упрощение в новую систему мира.

До Галилея наблюдатели приписывали неподвижным звездам значительную видимую или угловую величину и поэтому считали их сравнительно близкими к Земле, а вселенную — пространственно ограниченной, замкнутой, не бесконечной. Это вызывало такое затруднение: вследствие годичного движения Земли должно существовать кажущееся перемещение звезд. А если принять звезды на таком расстоянии, что это параллактическое перемещение их становится заметным, то размеры некоторых из них, по вычислениям Тихо Браге, должны быть по крайней мере порядка земной орбиты. Но Галилей, увидевший звезды впервые через трубу в виде простых световых точек, «отодвинул» эти небесные светила в неизмеримую даль и доказывал, что размеры их равны размерам Солнца; следовательно, они являются солнцами. Он указывал, что видимые, или угловые, величины звезд, определить которые чрезвычайно трудно, в действительности иллюзорны и в значительной степени обусловлены оптическим обманом. Мы введены в заблуждение явлением «иррадиации», в силу которого яркий предмет на темном фоне кажется большим. Отсутствие же у звезд заметного параллакса Галилей совершенно правильно объяснил тем, что звезды удалены от солнечной системы на расстояние, по крайней мере, десяти тысяч радиусов земной орбиты, т. е. средних солнечных расстояний (на самом деле гораздо больше), вследствие чего вызываемое годовым движением Земли смещение звезд ничтожно и ускользает от нашего наблюдения. В связи с этим Галилей указывает, что нет ничего немыслимого в том, чтобы в природе существовали такие расстояния, так как вся трудность заключается не в природе, а в силе человеческого воображения.

Галилей считал, что оба движения Земли — суточное и годовое, — взятые вместе, вызывают на земном шаре такое механическое явление, которое мы наблюдаем в морях: это — приливы и отливы. Поэтому в «Диалоге» Галилей много внимания уделяет теории приливов, полагая, что изучение этого явления дает завершающее механическое доказательство всей системы Коперника. Но Галилей отрицал роль Луны и Солнца в приливных явлениях (он видел в этом пережиток астрологических воззрений), и его теория приливов оказалась ошибочной.

Однако и до сих пор неизвестно такое механическое явление, в котором можно было бы усмотреть одновременное доказательство обоих основных движений Земли: для физического доказательства каждого из движений Земли служат совершенно различные явления. Следовательно, то, что не удалось Галилею, не удалось и в последующие века, но зато ему удалось показать, что в учении Коперника все очень просто и понятно. «Таковы все истинные положения после того, как они найдены; вся трудность в том, чтобы уметь их найти», — заявил он устами Сагредо.

В «Диалоге» четко выявлена бессмысленность антропоцентризма, астрономическим выражением которого является геоцентризм. Когда Симпличио торжественно заявляет, что весь мир создан творцом для удовлетворения нужд Земли, Сагредо с усмешкой вопрошает: «Итак, природа, значит, создала и направила все это множество огромнейших небесных тел лишь для того, чтобы они служили многострадальной, бренной и смертной Земле?»

«Диалог» Галилея имел большое революционное значение и являлся могучей защитой истинности коперниковой системы мира и ложности схоластического метода мышления. Недаром Сагредо, подводя результаты телескопических открытий, восклицает: «О, Николай Коперник! Как возрадовался бы ты, если бы мог дожить до новых наблюдений, так блистательно подтверждающих твою мысль!» А Сальвиати к этому добавляет: «Все болезни гнездятся в системе Птоломея, все же лекарства находятся в учении Коперника».

Эта книга вызвала большую сенсацию и имела небывалый успех, но многочисленные враги и завистники великого ученого пришли буквально в бешенство. Не брезгуя никакими средствами, они с ожесточением выступали против Галилея и добились того, что «Диалог», вместе с другими сочинениями, излагающими учение Коперника, был внесен в индекс запрещенных церковью книг, и остался запрещенным в течение двух веков. Семидесятилетний Галилей предстал в 1633 г. перед судом инквизиции в Риме по обвинению в распространении еретических, запрещенных церковью идей. Перед ним было два пути: либо разделить участь Бруно, т. е. быть сожженным на костре, либо отказаться от дела своей жизни, т. е. отречься от учения Коперника как ложного и противоречащего религии.

Этого отречения и добивались «князья церкви». Грубая расправа с всемирно известным ученым ни в какой мере не могла их устроить: слишком очевидна была сила новых научных данных о строении мира. Но и Галилей, сознавая свое трудное положение перед лицом всемогущей политической организации, какой являлась католическая церковь, не мог увидеть никакого смысла в решительном самопожертвовании. Для него было ясно, что его мученическая смерть будет бесполезна для науки, для которой еще надеялся втайне поработать. Перед ним была ясная цель: всеми мерами, сколько хватало сил, содействовать развитию науки, которой он посвятил всю свою жизнь. Враги науки искали компромиссы, и Галилей, измученный болезнью, тюрьмой и угрозой пыток, пошел на показное примирение.

Семидесятилетний старец смиренно выслушал страшный приговор «коллегии святого судилища», объявлявший «ложной ересью и противоречащим религии» учение Коперника, а его, Галилея, повинным в том, что, несмотря на запреты и прямые указания, он защищал эту «ересь», за что ему полагается самое тяжелое наказание. Но если он, Галилей, сознает свою вину и чистосердечно раскается, он может избежать грозящей ему смерти: наказание ему заменяется пожизненным тюремным заключением, а Галилей, в благодарность за эту «милость», должен проклясть свои «заблуждения», никогда больше в «ереси» не впадать и даже доносить на тех, которые будут упорствовать в таких же «ересях».

Галилею был вручен текст «отречения», прочитав который вслух перед своими мучителями, он и подписал, получив взамен относительную свободу: вместо тюрьмы ему указали пребывать безвыездно в своем доме под надзором агентов инквизиции и читать покаянные молитвы.

В оставшиеся восемь лет своей жизни после суда Галилей, естественно, не только ни на кого повинного в «коперниканской ереси» не донес, но и сделал еще ряд важных научных открытий. Хотя годы, прожитые им в полутюремных условиях, после «отречения», и были полны горечи, он всеми силами содействовал укреплению новой науки, главным образом механики. Именно в это время Галилей создал одно из своих самых замечательных научных произведений по вопросам механики и даже осмелился издать этот труд за границей.

Он умер в 1642 г., до последней минуты оставаясь пленником инквизиции, но свои научные работы он — «этот упрямый Галилей», по меткому слову Пушкина, — тайно продолжал даже и после того, как полностью потерял зрение.

Под влиянием процесса Галилея многие ученые и философы в течение некоторого времени не решались открыто высказывать «опасные» мысли. Так, Декарт, написав свое сочинение «О мире», в котором он объяснял движение Земли и других небесных тел на основе законов природы, без всякого сверхъестественного вмешательства, решительно отказался выпустить его в свет, когда узнал о судьбе Галилея. Этот выдающийся мыслитель говорил, что он может быть свободным только в мыслях и должен «держать свои мысли при себе». В ноябре 1633 г. Декарт писал своему другу Мерсенну, что не намерен ссориться с церковью, выпустить же свое сочинение искаженном виде ни за что не хочет, и что поэтому лучше скроет рукопись и не покажет ни одному человеку. Когда же Мерсенн стал настойчиво изъявлять желание прочесть эту рукопись, Декарт отказал ему в этом. Этот шаг он в письме к Мерсенну от 10 января 1634 г. объяснил следующим образом:

«Вы, без сомнения, знаете, что Галилей не так давно наказан инквизицией и его воззрения о движении Земли осуждены как еретические. Но все то, что я изложил в моей книге, представляет одну цепь, в которой воззрение о движении Земли является одним из звеньев. Если в строе моей теории есть хотя бы что-либо ложное, то тогда все доказательства неправильны, и, хотя я их считаю очень верными и очевидными, я все-таки не хотел бы ни за какие деньги позволить им колебать авторитет церкви. Я хорошо понимаю, что заключение инквизиции еще не догма, но я не настолько влюблен в свои мысли, чтобы для их защиты прибегать к столь необычайному средству. Мое желание направлено к покою, я устроил свою жизнь сообразно моей максиме: «Хорошо жил, кто хорошо спрятался», и намерен продолжать ее так же. Я не чувствую теперь боязни, что в моем сочинении перешел желательную меру познания, и приятное чувство свободы превышает недовольство по поводу времени и труда, потерянных на разработку этого сочинения» (см. главу XXIII).